Он вышел. Дэниел, затянувшись сигарой, вспомнив нежную, мимолетную улыбку на жестком лице, пробормотал: "Как это там, в Песни царя Соломона? Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь. Так оно и есть, — он посмотрел на башни церкви Сен-Сюльпис, и перекрестился: "Господи, упокой их души — отца моего, брата моего. Прости их, пожалуйста, прими их в лоно свое".
Дэниел потушил окурок и. Тяжело вздохнув, он долго стоял, слушая звон колоколов — начиналась обедня.
Марта присела у клавесина и обернулась: "Тедди не проснется, он крепко спит, хоть из пушек стреляй. Я тебе Баха сыграю, того, что в Лондоне играла".
За окнами маленькой гостиной полыхал закат. Марта положила руки на клавиши: "Не проснется, конечно. Набегался, на лошади накатался, на лодке — прямо за столом заснул. Да что это я, краснею, что ли?"
Огни свечей чуть дрожали, Джон сидел, с бокалом вина в руке, глядя на ее тонкий, красивый профиль, на убранные, заколотые шпильками волосы, вдыхая запах жасмина. Она играла, прикусив нежную губу и, закончив концерт, глубоко, прерывисто задышала: "Я и не думала, что…."
— Это я не думал, — Джон поднялся, и, наклонившись над ней, провел губами по нежной шее. Марта вздрогнула, крохотный, золотой крестик закачался, заблестел изумрудами. "Я в тебя влюбился прямо там, — он рассмеялся, — в передней, когда ты на меня пистолет наставила".
— Ты не говорил…, - она почувствовала его сильные, нежные руки. Глубоко вздохнув, Марта откинулась назад — прямо в его объятья.
— Не говорил, — согласился он. "Я боялся, со мной тоже такое бывает. Я тебя на два десятка лет старше, не красавец, и вообще, — он ощутил прикосновение ее губ, и попросил: "Иди сюда, Марта, пожалуйста…"
— Что ты делаешь? — почти испуганно спросила она, когда Джон, устроив ее в кресле — опустился на колени. "Зачем?"
Он поднял глаза и ласково сказал: "Сейчас увидишь, любовь моя".
— Так…разве можно…, - задыхаясь, прошептала женщина, — я…, не знала.
— Так нужно, — ответил Джон. От нее пахло жасмином, она была теплой, нежной. Джон зажмурил глаза: "Не бывает такого. Она вся светится, как будто солнце встает — летним, тихим утром".
— Я люблю тебя! — Марта вцепилась пальцами в ручки кресла, мотая растрепанной головой, теряя шпильки.
Джон, на мгновение, оторвался от нее. Марта, наклонившись, целуя его, простонала: "Еще…"
— Вся ночь впереди, — мужчина усмехнулся и поднял ее на руки: "Эта, и все остальные ночи — пока мы с тобой живы".
Он прижал ее к стене. Марта, снимая с него рубашку, порвав шнурки на вороте, услышала шорох шелка — ее юбки упали на пол.
— Прямо здесь…, - велел Джон, — я больше не могу терпеть, совсем не могу.
— Я тоже…, - она уронила голову на крепкое, загорелое плечо, волосы хлынули вниз, — тяжелой, бронзовой волной. Она, опустившись на паркет, прижала его к себе: "Я все еще не верю…"
Он провел губами по белой, белее снега, тонкой щиколотке. Взяв ее лицо в ладони, целуя ее, Джон еще успел проговорить: "Ты моя жизнь, Марта, и так будет всегда".
— Как музыка, — подумала женщина. "Господи, так вот как это бывает — когда любишь". Она обняла его — всем телом, и Джон услышал ее шепот: "Я твоя, вся, вся твоя…"
Уже потом, в постели, устроившись рядом, Марта серьезно спросила: "А что же теперь будет, — она еле сдержала смех, — с моим любовником?"
Джон погладил ее пониже спины, и, улыбнувшись — закинул руки за голову. "Месье Корнель за два года приобрел устойчивую репутацию серьезного человека — благодаря тебе. Святые отцы его больше проверять не будут. Тем более, он в самом Риме знакомства завел. Можешь его бросать — со спокойной душой".
Марта почесала нос. Подвигавшись, она протянула: "Тогда пусть он в декабре довезет нас троих до Кале — меня, Теодора и Констанцу. Там я его и брошу, — она расхохоталась: "А ты туда приедешь, хорошо? — Марта ахнула. Джон, удерживая ее, ответил: "Не волнуйся, дорогая жена. А теперь сиди, я сам все сделаю".
Потом она укрылась в его руках, и зевнула: "Завтра, …то есть сегодня утром, я тебя разбужу. Даже и не жди, что выспишься".
— Я и не собирался, — Джон взял ее руку и смешливо шепнул: "Это тебе — спать не придется, вот, убедись".
-Ça commence par un baiser, ça finit par un bébé, как говорят у нас в Квебеке, — она скользнула вниз и подняла невинные, зеленые глаза. "Или ты не хочешь?"
Джон застонал и рассмеялся: "Больше всего на свете хочу, любимая. А еще у вас говорят, — он перевернул ее на спину, — chaque chaudron trouve son couvercle. Вот к Рождеству и увидим — что у нас получилось, в этом самом, — он нежно раздвинул стройные ноги, — горшочке.
Марта прижала его голову к себе, и еще успела сказать: "Ты хорошо…знаешь наши пословицы".
— Я вообще способный, — донеслось снизу. Марта, поискав пальцами, найдя кружевную подушку — закусила ее угол.
Потом, обнимая ее, Джон проговорил: "Но я тебя, Марта де Лу, не намерен освобождать от работы, ты не думай. Будешь для меня отчеты писать — это днем".
— Или ночью, — Марта рассмеялась. Поерзав, она серьезно добавила: "Нет, судя по всему — ночью я буду другим заниматься".
— Будешь, — пообещал Джон, окуная лицо в распущенные, мягкие волосы. Она тихо, прерывисто задышала, и, услышав его шепот: "Люблю тебя!", так и заснула — вдыхая запах леса, чувствуя его ласковую, твердую руку.
В большой, светлой гостиной на набережной Августинок пахло розами. Констанца сидела на ковре, разложив перед собой счетные палочки.
— Два и два, — важно сказал Тедди, почесав каштановые кудри, — будет четыре. Хочу еще, — он потянулся к шкатулке красного дерева.
Женщины устроились за круглым столом. Жанна, распахнув большой альбом с образцами тканей, улыбнулась: "Сейчас я вам все расскажу — что весной и летом носить будут. Как раз к Пасхе все и привезут, что я заказала, — она нашла под столом руку Тео и погладила ее.
— Господи, — подумала Тео, — как я ее люблю. Девочка моя, вчера прямо в передней стала меня целовать…, Я так скучала, так скучала.
Жанна качнула белокурой, изящной причесанной головой: "Но ты же, Марта, от нас уезжаешь. Так что ткани, те, что для тебя и Тедди — будут лежать, ждать".
— Я приеду, — Марта привстала и прижалась щекой к ее щеке. "Обязательно приеду, милые мои".
— Выглядишь хорошо, — невинно заметила Жанна. "Деревня тебе на пользу пошла, дорогая моя".
Женщины рассмеялись. Констанца наклонила голову: "Стучат. Это, должно быть, дядя Теодор и дядя Дэниел, карета уже приехала".
— Я открою, — Жанна поднялась. Марта, проводив глазами стройную спину в синем шелке, шепнула Тео: "Ты ей ничего не говори".